ГУЗЗЫ (огузы)

АХМЕД ИБН ФАДЛАН

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОЛГУ В 921-922 ГГ.

Мы прибыли в одно место, где было огромное количество дров дерева “таг”. Мы сделали остановку в нем. Караван развел огонь,  люди согрелись, сняли свои одежды и выставили их для просушки. Потом мы отправились и не переставали ехать каждую ночь от полуночи до времени спуска солнца или до полудня самой усиленной и самой напряженной ездой, какая только бывает. Потом мы делали остановку. Когда же мы проехали пятнадцать дней, мы прибыли к большой горе с множеством камней, на которой были источники, - прорывается источник и в ямке вода. Когда мы пересекли эту гору, мы выехали к кочевому племени тюрок, известных под названием гуззов.

И вот они кочевники, - дома у них из шерсти, они то останавливаются табором, то отъезжают. Ты видишь их дома то в одном месте, то те же самые в другом месте, в соответствия с образом жизни кочевников и с их передвижением. И вот они в жалком состоянии. К тому же они, как блуждающие ослы, - не изъявляют покорности Аллаху, не обращаются к разуму и не поклоняются ничему, но называют своих старейшин “господами”. Когда кто-нибудь из них просит в чем-либо совета у своего главаря, он говорит ему: “Господи! что я сделаю в таком-то и таком-то деле?”.

“Дела их решаются советом между ними”. Однако, когда они сойдутся на чем-либо и решатся на это, приходит затем самый ничтожный из них и самый жалкий и отменяет то, на чем они уже сошлись. Я слышал, как они говорили: “Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед пророк Аллаха”, стараясь приблизиться этими словами к тем мусульманам, которые проезжают мимо них, но не выражая этим никакого убеждения. А если кого-нибудь из них постигает несправедливость или случится с ним что-либо неприятное, он поднимет свою голову, к небу и говорит; “Бир тенгри”, а это по-тюркски “ клянусь богом единым”, так как “бир” по-тюркски “один”, а “тенгри” на языке тюрок - “бог”.

Они не очищаются ни от экскрементов, ни от урины, и не омываются от половой нечистоты и не совершают ничего подобного. Они не имеют никакого дела с водой, особенно зимой. Их женщины не закрываются ни от их мужчин, ни от посторонних, и женщина не закрывает также ничего из своего тела ни от кого из людей. Право же, как-то однажды мы остановились у одного человека из их числа. Мы сели, и жена этого человека была вместе с нами. И вот, разговаривая с нами, она раскрыла свой “фардж” и почесала его, в то время как мы на нее смотрели. Мы же закрыли свои лица руками и сказали: “Господи, помилуй!” Тогда муж ее засмеялся и сказал переводчику: “Скажи им: она открывает это в вашем присутствии, и вы видите его, а она охраняет его так, что к нему нет доступа. Это лучше, чем если бы она его закрывала и вместе с тем предоставляла пользоваться им”. Они гуззы не знают блуда. Но если относительно кого-либо они откроют какое-нибудь дело, то они разрывают его на две половины, а именно: они сужают промежуток между ветвями двух деревьев, потом привязывают его к веткам и пускают оба дерева, и находящийся при выпрямлении их разрывается.

Один аз “их сказал: “Дай мне услышать чтение” . Коран ему понравился, и он начал говорить переводчику: “Скажи ему: Не умолкай”. Однажды этот человек сказал мне через переводчика: “Скажи этому арабу: есть ли у господа нашего могучего и великого жена?” Я же ужаснулся этому и провозгласил “Слава Аллаху” и “Помилуй Аллах”. И он провозгласил “Слава Аллаху” и “Помилуй Аллах” так же, как это сделал я. И таково правило тюрка, - всякий раз, как он услышит мусульманина, произносящего “Слава Аллаху” и “Нет бога, кроме Аллаха”, он говорит то же, что и он.

Обычаи женитьбы у них таковы: если один из них сватает у другого какую-либо из женщин его семьи или дочь его, или его сестру, или кого-либо из тех, кем он распоряжается, - за столько-то и столько-то хорезмийских одежд, и если он заплатит это, то он везет ее к себе. Иногда калымом бывают верблюды, или лошади, или что-либо другое. И никто не может прибыть к своей жене, пока не будет уплачен калым, на который согласился ее “опекун”. А если он уплатит это ему, то идет, не стесняясь, пока не войдет в жилище, в котором она находится, и не возьмет ее в присутствии ее отца, ее матери и ее братьев, и они ему в этом не препятствуют.

А если умрет человек, имеющий жену и сыновей, то старший из его сыновей женится на его жене, если она не была его матерью.

Никто из купцов или кто-либо другой не может совершать омовения после нечистоты в их присутствии, кроме как ночью, когда они его не видят. И это потому, что они гневаются и говорят: “Этот хочет вас околдовать, так как он уставился в воду”, - и штрафуют его деньгами.

И не может ни один мусульманин проехать через их страну без того, чтобы не сделать кого-либо из них себе другом, у которого он останавливается. Он привозит для него из страны ислама одежды, а для жены его покрывало, немного перца, проса, изюма и орехов. Когда же он прибудет к своему другу, то тот разобьет для него юрту и доставит ему овец сколько может, так что мусульманину останется только закалывать их, так как тюрки их не закалывают, - право же, кто-либо из них бьет по голове овцу, пока она не умрет.

Поступок педерастии считается у них очень важным преступлением. Действительно, некогда остановился в родовой группе Кюзеркина, - а это наместник царя тюрок, - некий человек из жителей Хорезма и оставался у своего хозяина некоторое время для покупки овец. У тюрка был безбородый сын, и хорезмиец не переставал ухаживать за ним и склонять его к себе, пока тот не подчинился его желанию. Пришел тюрок и нашел их обоих в соединении. Тогда тюрок подал об этом жалобу Кюзеркину. Итак, он сказал ему: “Собери тюрок”. И он их собрал. Когда они собрались, он сказал тюрку: “Как ты хочешь, чтобы я судил, - по справедливости или лживо?”. Он сказал: “По справедливости”. Он сказал: “Приведи своего сына”. Он привел его. Он сказал: “Следует, чтобы он и купец оба были убиты”. Тюрок этим возмутился и сказал: “Я не выдам своего сына”. Он же сказал: “Тогда купец даст выкуп за себя”. Он это сделал и заплатил тюрку овцами за то, что он сделал с его сыном, заплатил Кюзеркину четыреста овец за то, что он снял с него наказание, и уехал из страны тюрок.

Первый из их царей и главарей, кого мы встретили, был Йынал Маленький. Он прежде принял было ислам. Но ему было сказано: “Если ты принял ислам, ты уже не главенствуешь над нами”. Тогда он отказался от своего ислама. Когда же мы прибыли в то место, в котором он находился, он сказал: “Я не допущу, чтобы вы прошли, так как это нечто такое, о чем мы совершенно не слыхали и не думали, что оно бывает”. Тогда мы подольстились к нему с тем, чтобы он удовольствовался получением джурджанского хафтана стоимостью в десять дирхемов, куска материи пай-баф, лепешек хлеба, пригоршни изюма и cта орехов. Когда же мы вручили ему все это, он поклонился нам до земли. А это их правило, - если человек оказывает почет другому человеку, он кланяется ему в землю. Он сказал: “Если бы мои дома не были отдалены  от дороги, я обязательно доставил бы вам овец и дружеские подарки”. И он удалился от нас.

Мы отправились, и на следующий день нас встретил один человек из тюрок с презренной внешностью, оборванец, тощего вида, жалкий по существу. А на нас капал сильный дождь. Он же сказал: “Стойте!” И караван остановился весь в целом, а именно около трех тысяч лошадей и пяти тысяч человек. Потом он оказал: “Ни один из вас не пройдет!” И мы остановились, повинуясь его приказанию. Мы сказали ему: “Мы друзья Кюзеркина”. Он стал смеяться и говорит: “Кто такой  Кюзеркин? Я испражняюсь на бороду Кюзеркина”. Потом он сказал: “Паканд”, что значит “хлеб” на языке Хорезма. Тогда я вручил ему лепешки хлеба. Он взял их и сказал: “Проезжайте, я смилостивился над вами”.

Он сказал: Если заболеет из их числа человек, у которого есть рабыни и рабы, то они служат ему, и никто из его домочадцев не приближается к нему. Для него разбивают палатку в стороне от домов, и он остается в ней до тех пор, пока не умрет или не выздоровеет.

Если же он был рабом или бедняком, то они бросают его в дикой местности и отъезжают от него.

А если умрет человек из их числа, то для него выроют большую яму в виде дома, возьмут его, наденут на него его куртку, его пояс, его лук... и положат в его руку деревянный кубок с набизом, оставят перед ним деревянный сосуд с набизом, принесут все, что он имеет, и положат с ним в этом доме. Потом посадят его в нем, и дом над ним покроют настилом и накладут и над ним нечто вроде купола из глины. Потом возьмут его лошадей и в зависимости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают все это на деревянных сооружениях и говорят: “Это его лошади, на которых он поедет в рай”. Если же он когда-либо убил человека и был храбр, то они вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могиле и скажут: “Вот его отроки, которые будут служить ему в раю”. Иногда они пренебрегут убиением лошадей день или два. Тогда побуждает их какой-нибудь старик из числа их старейшин и говорит: “Я видел такого-то, то есть умершего, во сне, и он сказал мне: “Вот видишь, меня уже перегнали мои товарищи, и на моих ногах образовались язвы от следования за ними. Я не догнал их и остался один”. При этих обстоятельствах они берут его лошадей и убивают их и растягивают их на его могиле. И когда пройдет день или два, придет к ним этот старик и скажет: “Я видел такого-то, и он сказал: “Сообщи моим семейным и моим товарищам, что подлинно я уже догнал тех, которые ушли раньше меня, и что я нашел успокоение от усталости”.

Он сказал: Все тюрки выщипывают свои бороды, кроме усов. Иногда я видел среди них дряхлого старика, который выщипал себе бороду и оставил немного от нее под подбородком, причем на нем надета шуба, так что, если человек после этого увидит его, обязательно примет его за козла.

Царя тюрок гуззов называют йабгу, и это - титул повелителя. И каждый, кто царствует над этим племенем, этим титулом называется. А заместителя его называют кюзеркин. И точно так же каждый, кто замещает какого-либо их главаря, называется кюзеркин.

Потом, при нашем отъезде из области этих тюрок мы остановились у начальника их войска. Его зовут Этрэк сын Катагана. Он разбил для нас тюркские юрты и поселил нас в них. И вот у него челядь, и свита, и большие дома. Он пригнал к нам овец, и привели, лошадей, чтобы мы закалывали овец и ездили бы верхом на лошадях. Он созвал своих домочадцев и сыновей своего дяди по отцу и убил для них множество овец. А мы еще раньше преподнесли ему подарок: одежды, изюм, орехи, перец и просо. Я видел его жену, которая раньше была женой его отца. Она взяла немного мяса и молока и кое-что из того, что мы подарили ему, вышла из пределов “домов” в дикую местность, вырыла яму, погребла в ней то, что имела с собой, и произнесла какие-то слова. Я же сказал переводчику: “Что она говорит?” Он сказал: “Она говорит: “Это подарок для Катагана, отца Этрэка, который преподнесли ему арабы”.

Когда же настала, ночь, я и переводчик вошли к нему, в то время как он сидел в своей юрте. С нами было письмо к нему Назира ал-Харами, в котором он предлагает ему принять ислам и побуждает его к нему. При этом он послал ему в дар пятьдесят динаров, три мискаля мускуса, красные кожи, две мервские одежды, из которых мы скроили для него две куртки, сапоги из красной кожи, одежду из парчи и пять шелковых одежд. Итак, мы вручили ему подарок и вручили также его жене покрывало и перстень. Я прочитал ему письмо, а он сказал переводчику: “Я не скажу вам ничего, пока вы не возвратитесь, и тогда напишу государю о том, что я решу”. Он снял парчевую одежду, бывшую на нем, что бы надеть упомянутые нами почетные подарки. И я увидел бывшую под ней куртку, - она распалась лохмотьями от грязи, так как отравила их таковы, что никто не снимает прилегающую к телу одежду, пока она не рассыпется на куски. И вот он выщипал всю свою бороду и свои усы и остался как евнух.

В один из дней он послал за непосредственно ему подчиненными предводителями. Тархан самый знатный из них и самый выдающийся из них, и был он хромой, слепой, сухорукий. Итак, он сказал им: “Подлинно, вот это послы царя арабов к моему зятю Алмушу сыну Шилки, и не подобает мне, чтобы я отпустил их иначе, как после совета с вами”. Тогда Тархан сказал: “Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не слыхали, и мимо нас никогда не проходил посол какого-либо государя с тех пор, как существуем мы и отцы наши. Я думаю, что не иначе, как этот государь халиф устраивает хитрость и направляет этих людей к хазарам, чтобы подмять их войной против нас.

И лучше всего разрезать этих послов каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется. И сказал другой из них: “Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они возвратились туда, откуда прибыли”. И сказал еще другой: “Нет! но у царя хазар есть наши пленные. Так пошлем же вот этих, чтобы выкупить ими тех”. И они не переставали спорить между собой об этих вещах семь дней, в то время как мы находились в смертельном положении, пока они не сошлись на том мнении, что они отпустят нас в дорогу, и мы проследуем дальше. Мы же преподнесли Тархану мервский хафтан и два куска материи пай-баф, а его товарищам каждому то куртке, а также Йыналу. Мы вручили им также перец, просо и лепешки хлеба, и они удалились от нас.

Мы отправились в путь, пока не прибыли к реке Йаганды. Люди вытащили свои дорожные мешки, - а они сделаны из кож верблюдов, - и расстелили их. Взяли самок тюркских верблюдов, так как они круглы, и поместили их в их пустоту, так что они мешки растянулись. Потом они наложили их одеждами и вещами, и когда они наполнились, то в каждый дорожный мешок села группа человек в пять, шесть, четыре, - меньше или больше. Они берут в руки шесты из хаданга и кладут их как весла, непрерывно гребя, а вода несет их дорожные мешки и они вертятся, пока мы не переправимся. Что же касается лошадей и верблюдов, то на них кричат, и они переправляются вплавь. Необходимо, прежде чем переправится какая-либо часть каравана, переправить отряд бойцов, имеющих оружие, чтобы они служили авангардом для людей. Это из боязни башкир, что они нападут врасплох на людей, когда они будут переправляться.